Спасибо Миленсе, она таки отредактирована. Впринципе так как сказочка относится к событиям "за 500 лет"до нашей игры она и читается как отдельная сказочка. В общем критика и мысли всегда велкам. Лучше в жж если он есть его я читаю чаще) в жж я если что ivenna-ardera
К Камше оно имеет очень далекое отношение, почти никакого да)
читать дальше
Сотни лет назад на Востоке рассказывали легенды о семье Ар-Дайера и о городе, который уничтожил могущественный джинн. Караванщики садились под большими звездами на остывающий песок и шепотом ведали, как давным-давно на землю имамата Абдаллаха ибн Имата пришли люди с севера. И людям была дана власть над джиннами пустыни, и заключили Ар-Дайера с имамом договор, что будут жить на его земле и помогать его людям, и никогда засуха не тронет их поля. А в обмен на это имам отдаст им лучший оазис в своих землях и тысячу наложниц для их гаремов. Они долго жили в его землях, но однажды на город пала гроза, и случилось это когда в семье одному из детей передавали умение вызывать джинна. Мальчика отвели в пустыню и научили, как покорять его, но джинн оказался хитрее. Он порвал свои оковы, разорвал мальчика, а, чтобы другие не смогли покорить его, сжег весь город. Даже камни плавились, и песок становился стеклом. Так десятилетиями рассказывали караванщики у ночных костров, пока имена и легенда не забылись. Люди Востока верили, что джинны уничтожили город Аль-Зейнаб (что означало “Прекраснейший”), чьи застывшие плиты давно погребены под барханами.
Так говорили люди востока о семье Ар-Дайера.
Так говорили люди востока о семье Ар-Дайера.
Ар-Дайера, Круг Волн, 800 г.н.э
Аль-Зейнаб, Алжир
Аль-Зейнаб, Алжир
Рассвет окрашивал крыши прекраснейшего города в розоватый цвет, ночной песок, не успев остынуть за ночь, готовился снова дыхнуть жаром на тех, кто поведет утром караван. Двое мальчишек шести лет, перепрыгивая, бежали по плоским крышам.
– Эрнир, догоняй!
Темноволосый и смуглый мальчик легко перемахнул на крышу соседнего дома, его брат – точная копия, – надувшись, бежал следом.
– А если потеряемся?
Мальчик остановился, глядя на брата через разделяющую их крышу, и весело рассмеялся.
– Я никогда не потеряюсь в городе, Эрнир... – Пока брат перепрыгивал, он наклонился и провел по камням ладонью. – Камни говорят, куда нам идти, они нас всегда выведут на дорогу.
Такой же черноволосый и черноглазый мальчишка недовольно надулся. Год назад его брат прошел инициацию и стал Хранителем Скал и не упускал случая напомнить об этом, когда они оказывались в каком-нибудь незнакомом переулке. Он слышал камни, и они вели его, показывая дорогу домой.
– Они нас всегда приведут домой, – ребенок мечтательно улыбнулся, в глазах мелькнула нежность, словно он говорил не о камнях, а о любимом верблюде.
– Сорэн, а куда мы бежим? – Эрнир не первый раз бежал сломя голову за близнецом, лишь затем, чтобы вляпаться в неприятности.
– На базар. Я обещал Сулейману, что добуду ему самые сладкие персики.
– О, нет! – Ребенок закатил глаза и плюхнулся на не успевшую нагреться крышу. – Сорэн, когда я получу стихию, ты у меня попляшешь!
Сорэн показал брату язык и, вскочив, побежал к краю крыши. Эрниру не оставалось ничего другого, как последовать.
“Только бы у меня получилось, отец говорил, что если я не получу стихию, я останусь обычным... Нечестно! Я тоже хочу слышать камни!”
Им было по десять лет, когда весной Эрнира оставили в пустыне одного. “Танцуй”, – сказал ему отец. “Слушай ветер и песок, слушай, что тебе скажет пустыня, если огонь костра позовет тебя – иди к нему. Если от костра тебя будет уводить Ветер, иди за ним и не думай о силе.” Но не стал говорить Ашутан Атрина ибн Адрашир о нежных голосах, которые мог услышать его сын, тяжело будет Сорэну, если брат его услышит море, покой навсегда покинет его сердце ,пока не уйдет Эрнир к поющим волнам и женщинам с чаячьими крыльями. Не проводили инициации Волн в Аль-Зейнаб, но знали, как распознать будущего хранителя, голоса спутниц Унда только раз могли коснуться пустыни, когда рождался потомок Повелителя Морей и Рек.
Эрнир полночи сидел, глядя в огонь. Он сливался перед его глазами, языки пламени танцевали с еще не заметными ему саламандрами, пока его не начало клонить в сон. Сбросив шкуру, ребенок ушел от костра и запрокинул голову к небу, вдыхая прохладный воздух. Мягкие туфли полетели в сторону, загребая пальцами тепловатый песок, он шел, оставляя за спиной костер. Ночная пустыня была холодной, зловещей, остывший песок холодил ступни. Эрнир сжал зубы, отказываясь бояться. “Танцуй”, – ему показалось что кто-то коснулся его плеча.
Закрыв глаза, он сделал шаг, музыки не было, а что танцевать – он не знал. Но тут ведь никто не видит, можно придумать танец самому. Мальчик легко вскинул руки и сделал еще шаг, и еще, и закружился, и песок перестал мешаться под ногами. Рассмеявшись, он продолжил, и ветер подхватил его руки. Эрнир кружился и не чувствовал землю под ногами, ветер, поднявшийся в пустыне, пел, весенний хамсин помчался к городу, но ему не мешал поднявшийся вихрь. Между его пальцев текла сила, ночная пустыня больше не была холодной, ветер ласкал кожу, он танцевал и среди ночной мглы видел прозрачные фигурки, легкие, маленькие и светловолосые. И так легко было ему и так свободно, что эвро, слышавшие его смех, смеялись в ответ. Лучшие танцы подарит им этот мальчик, лучшие песни будет петь ветер своему Хранителю.
Утром его нашли идущим к городским воротам, босым, растрепанным, и в черных глазах светился голубой огонек, признак потомка Анэма.
Необычными были дети Ар-Дайера, ибо каждый из них повелевал над джинами, были те, кто повелевали огнем и те, кто слышали ветер. Были и те, кто слышали землю, и жили они в прекраснейшем городе. И лишь дети Волн покидали Аль-Зейнаб. Близнецы Ар-Дайера были непохожи на других, Хранитель Скал не походил на своих предков, он не любил сидеть на месте, был любопытен и страстен, не было в нем незыблемости. И поговаривали, что с братом им досталась странная сила: в скалах была поспешность и непоседливость ветра, а в ветре задумчивость и терпение скал.
Когда Сорэну было пятнадцать, он увидел сон. Земля, на которой он стоял, была совершенно белой и холодной, и куда бы он не повернул голову – перед ним лежала бесконечная белоснежная пустыня. Ее “пески” имели причудливые формы, и казалось, что безумные стеклодувы сотворили эту землю, отовсюду свисали причудливо-изогнутые стеклянные сосуды, вместо пальм были странные деревья, покрытые белым песком, зеленые и голубые. Он долго смотрел, прежде чем коснуться песка, а, вытянув руку, увидел, что на ней что-то надето. Со смесью удивления он снял непонятную вещь с руки и коснулся стекла, оно было холодным на ощупь, и чуть вспотевшие пальцы тут же прилипли. Пока он их отдирал, стекло отломилось и бесшумно упало в белый песок, и лишь когда он взял его в руку, то понял, что песок как и стекло был... холодным.
В ту ночь он больше ничего не видел. Эрнир, услышав про холодную пустыню, хохотал и говорил, что наверно джинны сыграли с братом злую шутку и показали пустыню, где нет тепла. Но Сорэн перерыл всю библиотеку и расспросил всех торговцев о странной земле, пока один не сказал, что далеко-далеко, за землями Алжира, есть и такие земли, где несколько месяцев царит белая пустыня. Они могли только рассказать о странном снеге то, что слышали сами... А Хранитель Скал вздыхал, пытаясь представить: каково это – увидеть холодную пустыню своими глазами?
Он стал чаще оставаться по ночам на крыше рядом со звездочетом, и тот обучал его своей науке. И Сорэну звезды отвечали куда охотнее, чем старому мудрецу, который потратил всю жизнь, чтобы предсказывать чужие судьбы.
И в течение двух лет сон возвращался, пока однажды Сорэн не увидел в нем что-то новое... не себя, но женщину. И он был ею, и руки, которые касались замерзшего снега, были женскими. Один раз ему удалось взять контроль над телом во сне: он вытянул руки и посмотрел на них. Перед его глазами были необыкновенно красивые руки – худые и почти прозрачные, – но поразительно изящные. Он никогда не видел никого с кожей цвета белой пустыни. Он чувствовал, что рядом кто-то стоит, но не мог повернуть голову. Женщина не хотела, ей было ни к чему смотреть на своего спутника, она ведь и так знала, кто он.
С каждой ночью сон становился глубже, иногда он был один, иногда их было двое. Когда он был один, женщина шла к покрытым снегом скалистым выступам. Он знал, что за ними лежит озеро, ледяное озеро, которое она хочет увидеть. Там она садилась и ждала, и порой ее сердце наполнялось такой сильной любовью, что Сорэн забывал о холоде, а во сне он постоянно мерз, но когда она любила, он чувствовал только огонь. В ней был огонь, такой же, как был в их с Эрниром отце. Пламя текло по жилам и согревало, оно вспыхивало, подогреваемое какой-то одержимой любовью. Женщина скакала по снегу на лошади, иногда она лепила каких-то странных существ из снега, а иногда просто брала горсть холода в руки и подкидывала над головой, смеясь и кружась. Когда она была такой, он почти ее... любил. Он хотел увидеть ее и узнать, какое у нее лицо, но видел только руки. Но иногда она сидела, кутаясь в теплый плащ, подбитый белоснежным мехом, и Сорэн смотрел на кусок меховой опушки и думал, как же она не теряется на фоне этой белизны. Они с братом, черноволосые и смуглые, посреди ледяной пустыни были бы заметны, как оазис. Снег для них мог быть опасным местом, если бы они решили спрятаться. Но она, светловолосая, с золотыми волосами, которые никогда не были заплетены так, как у наложниц в гаремах, и сама белая, как снег, кутающаяся в белый мех (про себя он называл ее Хранительницей Снежной пустыни), умела еще ненавидеть. И когда она ждала и не дожидалась, она ненавидела, и тогда пустыня становилась ледяной и сверкающей, и он просыпался, дуя на руки так, словно провел всю ночь в снегу.
Эрнир сам не знал, как забрался однажды в тот угол библиотеки. Сорэн был занят своими звездами, а двух наложниц он оставил развлекаться без него. Сегодня была не ночь страсти, когда он хотел брать подаренных ему женщин; ему хотелось... чего-то необычного. Он пытался развлечь себя тем, что смотрел, как красавицы ласкают друг друга, ублажая такими способами, что у него кружилась голова. Но желание быстро прошло. Стоило ему взять обоих, как интерес пропал, он хотел другого, а чего – не знал сам. Натянув шальвары, он вышел, оставляя за спиной стоны и крики, к которым скоро присоединились голоса других наложниц и евнухов. Рабы зажгли огонь в лампах, а он все бродил и бродил, пока не уселся на один из сундуков и не открыл наугад какой-то свиток. Тот осточертел ему так быстро, что полетел в стеллаж, который тут же с грохотом обвалился. Ругаясь, Эрнир распинал раскатившиеся свитки и поднял конструкцию обратно и тут заметил маленькую щель в полу. В обнаруженном тайнике лежали завернутые в тяжелую ткань таблички. Бережно разложив их на столе, он попытался понять, что там написано. Язык был ему не знаком, но его это мало волновало: в этом городе достаточно мудрецов, которые обучат его чему угодно.
– У Сорэна будут его звезды, а я открою тайну этих табличек. Может, клад найду... – Хмыкнул про себя юноша.
Он долго искал мудреца, который смог бы разгадать язык. И стоило ему услышать о том, что таинственные письмена говорят о неком могущественном джинне, как Эрнир припрятал их подальше и потребовал, чтобы его обучили языку. Подобной прилежности за ним никогда не наблюдалось: он уходил в сады и в тени читал свитки, терпеливо повторял за мудрецом.
Наложницы в гаремах жаловались друг другу на то, что страстные близнецы про них забыли. Их призывали только для того, чтобы они быстро ублажали своих хозяев. Не было ночей страсти, женщины выполняли свой долг и, оставаясь неудовлетворенными, уходили обратно. В одну из ночей в покои Сорэна ворвался вихрь, дверь вылетела из петель, а девушку, устроившую голову между ног Хранителя Скал, снесло с кровати.
– Я их перевел! – Эрнир не глядя схватил брата за руку и потащил за собой.
– Шальвары дай одеть, – казалось, такая наглость Сорэна ничуть не разозлила.
Темные глаза близнеца горели таким огнем, что это невольно взволновало и Сорэна.
В покоях Эрнира горели все уже стоявшие лампы и еще десяток принесенных, и повсюду валялся исписанный пергамент. Сорэн плюхнулся на постель и застонал от неожиданной боли: под ним оказался еще один свиток.
– А ты никак стихи писал? – Что еще можно было делать с таким количеством пергамента – он не представлял.
– Смотри, – Эрнир притащил целую стопку листов, – эти таблички привезли из Ниневейской библиотеки.
– И что на них написано, какой клад закрыли Четверо в Ниневейской пустыни?
Эрнир не уловил насмешку.
– Тут говорится о Повелителе Пустыни и Смерти. Не силе Четверых, Сорэн, другой, совершенно другой силе, которую можно получить! От нас слишком много скрывали: Четверо – не единственные Боги. Есть другие. Те сказки, что мы слышали в детстве о великих магах, – правда!
И тогда похожий огонь вспыхнул в глазах Сорэна Ар-Дайера: не голубой, но янтарный, теплый, как солнце.
Никогда близнецы не расставались надолго, всегда отправлялись в дорогу вместе, но впервые Эрнир оставил брата в Аль-Зейнаб и уехал. По ночам он лежал, глядя на звезды, и рассказывал им о своих успехах. И так же лежал в прекрасном городе его брат, и на звездном небе видел своего близнеца. Все земли Огня обошел Эрнир, все земли Ветра, и добрался он до земель Скал и Волн, но нигде не было ему ответа. Молчали Боги.
И тогда он обратился к пророкам нового божества, тем, которые поклонялись сыну плотника, но и там не много узнал о таинственном Повелителе Ночи. И лишь два года спустя ему повезло: в одном из странных храмов услышал он о падших спутниках Творца.
А годы шли...
В очередной раз услышав про сон брата, Эрнир закатил глаза: за столько лет близнецу не надоело повторять одно и то же про снежную пустыню, озеро, ступени и двух странниках, которые приходят к этим ступеням. Внезапно Хранитель Ветра лукаво улыбнулся и повернулся к брату.
– Сорэн, а представь, если они ничего не поймут! – В черных глазах Эрнира ехидно подмигивал летний самум.
– Как это?
– А ты представь, находят они эту землю, полную льда, проходят через все, как их там... сугробы, доходят до восьми ледяных ступеней, забираются на них и.... ничего. Вокруг ледяная пустыня, под ногами пропасть, холодно так, будто Атар все молнии растерял,и стоят они, как два ахбала , и ничего не понимают. Никакого озарения не приходит, ничего они не осознают кроме того, что от холода пальцы не разжимаются, и им сейчас даже руки не разжать.
Сорэн задумчиво уставился на звездное небо, потом перевел взгляд на валяющегося рядом брата. Он никого еще не любил, чтобы сказать, плохо ли это, когда пальцы переплетены с пальцами избранницы, и захочется ли однажды отпустить эту руку. Когда он, просыпаясь, смотрел на свою руку, то представлял, как в его смуглой ладони лежит белоснежная рука, как она лежала в чужой руке в его снах.
– Нет. Такого быть не может. Звезды не ошибаются и не лгут, Эрнир. Если они пойдут искать ледяной водопад, значит они уже будут знать, зачем им это нужно. А когда найдут, они поймут все, что должны понять.
– А что они должны понять?
Эрнир лежал на теплой крыше, заваленной подушками, огромные звезды висели совсем над головой, и иногда он протягивал руку, проверяя, не получится ли коснутся их. Далеких ярких и холодных звезд, каждая из которых была живой.
“Я найду тебя, Повелитель Ночи, и ты дашь мне силу, которая позволит коснуться звезд”.
– Я не знаю. Я никогда не видел их лиц, но я знаю, что они придут... – Хранитель Скал улыбнулся и вздохнул. “И я знаю, что наша звезда стала тускнеть, брат. Когда она погаснет, мы уйдем, ты и я”.
Эрнир, услышав вздох, перевернулся на бок и подпер щеку рукой, глядя на своего близнеца.
– А ты не хотел бы их увидеть, а, Сорэн?
Сорэн рассмеялся и ласково дернул того за короткую прядь волос.
– Мы хоть и потомки Богов, но все-таки не бессмертные. Они придут через пять сотен лет, Эрнир Мы с тобой будем уже в Закате.
– Мы можем там не быть, – в темных глазах появился голубой огонек, – мы можем отречься от Заката и остаться здесь и дождаться эту твою парочку. А то и правда не дойдет до них ,что там посреди ступеней делать, а мы им поможем. Раз уж они так для тебя важны.
– А для тебя? – в черных глазах Сорэна теплилось янтарное пламя, такое редкое и обволакивающее, что Эрнир не смог сдержать улыбки.
– А для меня важен ты, Сорэн. Ты мой брат. Ты самое дорогое, что у меня есть и когда-либо будет. Моя душа, моя часть. Если уж тебе так хочется, чтобы эти двое что-то там узнали и изменили, то почему бы им не помочь?
– Им помогут, Эрнир... Четверо не отвернутся от своих детей.
Губы Хранителя Ветра изогнулись в усмешке.
– Четверо мало дают о себе знать, Сорэн. Я взывал к ним, но они молчат. Я перелопатил все библиотеки, ездил туда, где Короли кажутся совершенно чужими, я взывал к ним из каждого Храма, но они молчат.
– Может, ты сам должен найти ответы на свои вопросы.
– Я нашел. И предлагаю тебе дожить до этого дня, когда в наш мир придут те, о ком ты видишь сны.
– Боги не дадут нам бессмертия.
– Его даст Повелитель Ночи!
По тому, как вспыхнули глаза брата, Сорэн понял, что тот все-таки нашел того, кого искал последние годы.
– Ты стал одержимым, Эрнир. Повелитель Ночи ничего не дает просто так, даже наша сила и то, что мы потомки, нужны лишь для того, чтобы исполнять их волю.
– А я не хочу исполнять их волю. Я Ветер, Сорэн, я свободы хочу. Делать, как хочу я, а не они!
Сорэн улыбнулся, в глазах, смотрящих на брата, была нежность, ирония и странная мягкость.
– Тогда тебе нужно уехать далеко-далеко, Эрнир, туда, где не будет меня.
– Почему туда, где не будет тебя? – Недоуменно спросил брат.
– Потому что все, что ты делаешь, всегда отражается на ком-то близком. Если ты хочешь свободы, то ты должен быть один... и тогда тебя ничто не остановит. Если ты будешь один, тебе будет безразлично, как твои поступки коснутся меня или что я при этом буду чувствовать.
Эрнир Ар-Дайера снова улегся на спину и уставился на ночное небо, обдумывая слова брата. Потом перебрался, положив голову тому на колени: единственное, что он не разрешал своим наложницам, но позволял своему отражению.
– Когда ты говоришь об этой Хранительнице, у тебя меняется голос, Сорэн. Если мы получим бессмертие, ты сможешь ее увидеть и забрать себе. Северная красавица будет властвовать в твоем гареме.
– В ее крови лед, Эрнир, не думаю, что она будет счастлива на Востоке, где даже дождей не бывает. И потом, она любит другого и предназначена ему.
Эрнир по-кошачьи заурчал, когда сильные пальцы брата принялись перебирать его волосы.
– Ветру никто не предназначен. Любое предназначение – глупость, а я, так и быть, убью этого Хранителя, чтобы ей было некого ждать.
Сорэн рассмеялся, искренне и беззаботно.
– А если он как раз твой... пра-пра.... и так далее – правнук?
– Ну и что. Ты мой брат, и ты всегда будешь дороже, чем любой пра-пра-пра... – Передразнил Хранитель Ветра.
– Обещаешь?
– Обещаю!
Братья переглянулись и звонко рассмеялись, звезды над их головой подмигивали, и только одна, та, что была двадцать пять лет назад ярко-зеленой, стала совсем белой.
А Боги были слепы в своей беспечности. Не было им дела до потомков, не видели они, как черные глаза Эрнира становились голубыми, как лед, как желание поменять законы мира овладевали его разумом все сильнее. Не пришел к нему Анэм, чтобы рассказать о законе Четверых, и не слышал он свою спутницу, когда говорила она ему о странных мыслях его Хранителя. Слеп был Анэм, слепы были его братья. И Повелителям в Закате не было дела до творящегося в Аль-Зейнаб, море и танцы занимали их время, и священная граница, за которой ждали синеглазые раттоны, была под надежной охраной.
Ночь в Аль-Зейнаб не похожа на другие, нет в ней полутонов, лишь черное и серебро. Говорят, что повелевающие джинами так пожелали. Ночь в Аль-Зейнаб – любимое время Эрнира. Хранитель Ветра часто выезжал ночью в пустыню и растворялся в ней, сливаясь с миром. Любил он и холодное серебро полной луны, и бледные белоснежные звезды, которые в такие ночи Сорэн называл болезненными. Они оба стояли за воротами города, черноволосые и смуглые, и чернота лежала на земле, не та, что любима Скалами, но та, что с недавних пор стала самой нежной любовницей Ветру. Все чаще уходил он от женщин, предпочитая им эвро, танцевал с ней, получал самое невозможное удовольствие, которое могла подарить спутница Анэма, но не любил. Сорэн окунался в ночь, ища привычный бархат, нежный и обволакивающий, но она была беспросветно-черной, безразличной и давящей так, словно брату удалось поменять законы мира.
Эрнир стоял, задрав голову к небу
– Я хочу показать тебе его ночь, Сорэн. Есть Боги, повелевающие стихиями, но сильнее их тот, кто повелевает Смертью. Смертью этого мира, их смертью.
Второй зябко повел плечами, кутаясь в плащ, ночная пустыня всегда была холодной, но зябкость была непривычна.
– Ты не прав, Эрнир, Они повелевают всем. И временем, и смертью, и серебро над нашими головами – тоже их дар.
Губы близнеца искривились.
– Посмотрим, но я проведу ритуал... Я потратил слишком много лет, чтобы его создать, и я призову его.
– Зачем тебе это, Эрнир? Ты обезумел с тех пор, как нашел эти таблички, и будь проклят тот, кто их записал!
В зябко-висящем воздухе раздался смех, и, казалось, что звезды задрожали на небе. Сорэн схватил брата за руку.
– Ты не думал о том, что будет с теми, кто придет после нас?
Слишком часто снежная пустыня сменялась в его снах бушующем морем и скалами. И на серых, угрюмых скалах стоял замок. Не мог он сравниться с прекраснейшим городом, уступала его красота любому дворцу, холодным был замок на скалах, и никогда не хотелось Сорэну подойти к нему ближе. Он слышал, как плачут камни, моля о свободе, как они крошатся, осыпаясь в воду, видел кости, погребенные под камнями, и смотрел, как серые волны затопляют деревни. Но не это беспокоило его, а тени, которые метались между камней, тени пропитывали каждую кладку, и тени шептали. Он не слышал их шепота, но знал, что те из потомков, кто слышит их, обречены на несчастье.
Смех стал тихим, и Ветер наконец-то посмотрел в глаза Скал, оторвавшись от своих звезд.
– Ты читаешь по звездам, брат, неужели тебе правда так важно, что однажды придет еще один? И что родится та, у которой в крови будет холод, несмотря на огонь? Или ты хочешь дожить до того, у которого лед в глазах, хотя ни разу у нас не рождалось таких светловолосых? Ты веришь в эту сказку про снежные уступы, на которых застыли спадающие водопады и что, пройдя вдвоем восемь ступеней, они что-то изменят в этом мире? Да не смеши ты меня, Сорэн! Ритуал будет проведен здесь, в этом городе, в нашем городе! И не важно, что могут поменять двое потомков, я буду менять, а не они!
Под ногами осталась только отбрасываемая тень и темнота.
– Что он тебе пообещал, Эрнир? – Янтарный огонь в глазах замер.
– Он не обещает, Сорэн, но с ним можно договориться.
– Ты заплатишь своей душой!
– Нет. – Ветер отвернулся и легко запрыгнул на лошадь, погнав ее к городу.
“Ты отдашь мне самое дорогое, что у тебя есть, и за это я дам тебе силу...”. Он искал, что ему дорого, и, глядя на свое отражение, наконец, понял, какую цену запросил Повелитель Ночи.
И годы шли, Ар-Дайера правили городом, и не было в городе бед и засухи, никогда не умирал скот, и караванщики не знали нападений, охраняемые джиннами ветра. И с каждым годом Эрнир Ар-Дайера узнавал все больше о том, кого в далекой разрушенной Ниневее называли Повелителем Ночи. А Сорэн смотрел сны и рисовал звездные карты, высчитывая точный год, когда должны прийти двое потомков, которые изменят мир. Затянулся круг Волн, и знавшие это простирали руки к небу. Две сотни и еще полсотни лет прошли с начала круга, не к добру было то, что молчали Молнии.
Над головой были звезды, огромные и яркие звезды, целые созвездия, которые видны только в августе. Лежать было удобно, под спиной был ковер, над головой – звезды и совершенная тишина. Неомение, тонкий серп, не дающий света, но звезды ярче, чем луна в полнолуние. На разложенных свитках были записи. Легкая, мягкая вязь на губах, спокойная улыбка и какое-то умиротворение внутри. Сорэн вывел несколько строк, сверяясь со звездами.
– Если есть Закат, то из него я увижу их приход и холодные водопады, замерзшие в своем великолепии.
Звезды ехидно подмигнули, одна закатилась... торжество! Значит, правильно все рассчитано, она упала. А когда над городом, окруженным водой, падет восемь звезд в одну ночь, придет их время. Еще несколько строк, и Сорэн снова улегся на спину. Через час наступит рассвет, и город будет окрашен в первые цвета.
Легкие шаги не слышны никому, кроме него.
– Ты опять торчишь со своими звездами, Сорэн? – Только дикие животные могут так грациозно падать рядом.
– Ты же знаешь, я люблю составлять сказки, Эрнир.
Теплая рука ерошит волосы, черноволосая голова ложится на колени.
"Мы – зеркало, которое отражает для всех одно лицо, но внутри мы слишком разные. Он – Ветер, для которого нет законов и преград, он уносится непонятно куда, нарушает все, что нельзя нарушать, и все ему сходит с рук. И я люблю его, несмотря на то, что в глазах его все чаще появляются холодные льдинки, в пустыне нет льда и холода, а в его глазах, черных, как ночное небо, есть маленькие голубые точки".
Эрнир глянул на лицо брата, смотревшего сквозь него, и дернул того за прядь волос.
– Так о чем сказка? Опять об этих... будущих то ли потомках, то ли посланцах нынешнего бога, в которого верят за морем?
Сорэн тихо рассмеялся.
– Что-то вроде того. Она все так же любит снег. Надо все-таки выбраться туда, где он есть, сколько же можно его во сне смотреть! – В голосе скользнуло искреннее возмущение. – А я, кажется, проживаю их жизнь, вдыхаю колючий, серебряный воздух, и знаю, как ощущается мех, в который можно кутаться, когда скачешь по снегу на лошади. Она ждет его. Жаль, я никогда не видел ее лица... только голос... Она ждет его три года, но боится. "И его я не видел, только знаю, что они есть и будут, они придут".
– Чего боится? – В голосе – сонная скука, а голова на коленях тяжелеет. "Ну уж нет, брат сам спросил сам услышишь и спать не дам! в груди поднимались смешинки, вылить бы на тебя холодной воды, как в детстве."
– Что все изменится. Они близки... Я никогда не понимал женщин, Эрнир, чтобы судит, чего они боятся. Но она боится, что, когда он вернется зимой, все изменится, даже лед на озере, куда они придут, и ветер, который поет им, будет другим.
Эрнир снова зевнул, чуть не вывернув челюсть.
– Ветер непостоянен. Сегодня он поет, завтра воет, а через неделю перебирает ледяные струны, и не ясно, песня это или плач.
– Эрнир, да ты оказывается поэт! – смех просто рвался наружу.
– Я ветер, с нами нельзя связываться, мы слишком свободны. Влюбляться надо в таких, как ты, приземленных и твердых, неизменных. А Ветер играет, пока не надоест, и уходит дальше. Ее сказка не закончится счастливым концом, я тебе это и так скажу, без звезд и снов.
Испачканные в чернилах пальцы зарылись в жесткие, черные волосы. Эрнир, похоже, был так занят последние месяцы, что не заметил, как они отросли до плеч.
– Я хотел бы ее увидеть, Эрнир. Лед и пламя, разве может в одном человеке быть две стихии? В ней ярость огня и лед мести, она опасна и, наверно, очень красива. Она ненавидит так сильно, что от ее ненависти может сковать льдом оазис. И любит так страстно и отчаянно, что огонь сжигает все, что встает на ее пути.
– Ветру не нужен ни огонь ни лед, Сорэн.
– Ни скалы, – мягко улыбнулся юноша.
Эрнир тряхнул отросшими до шеи волосами.
– Не пытайся поймать меня на словах, брат, я же Ветер...
– Я помню.
Впервые за все годы их жизни молчание было не мягким и умиротворяющим, а напряженным.
– Я готов провести ритуал, Сорэн... Все рассчитано вплоть до луны. Я смогу призвать его, Властителя Пустыни, и он даст то, что не могут дать Четверо. Я не уйду, буду жить и увижу тех, о ком ты грезишь, если они достойны того, чтобы на них тратить время. Я буду ходить по миру, неизменный и незримый большинству. Я стану Повелителем!
Сорэн, казалось, не слышал слов брата, он смотрел на небо и думал о Хранительнице Снежной Пустыни, пытаясь представить ее лицо. Похожа ли она на них, Ар-Дайера, или же ее лицо совсем другое, и какого цвета ее глаза... Черные или огненные? Или голубые, как небо, белые, как снег, который она так любит? И как ее будут звать, эту женщину с кровью огня и льда, будет ли ее имя похожим на имена восточных женщин, или же будет что-то необычное, такое же необычное, как ему казалось, была она сама. "Она проведет его по каменным уступам, по лестнице с застывшей водой, где есть только восемь ступеней, и на последней покажется, что под ними лишь пропасть. И там все свершится, они что-то поймут, самое важное, что нужно понять. И изменять законы, по которым все жили тысячи лет. Или же нет? Может быть, это просто красивое место, которое для них что-то значит".
Ночь тускнела, до рассвета оставалось совсем мало...
– Пойдем со мной, Сорэн. Ты увидишь, что я сделал. – Перед лицом Хранителя Скал оказалась протянутая рука: и когда только брат успел встать, только ведь еще лежал. Легко поднявшись, Сорэн перепрыгнул за братом на балкон, и так наперегонки, пока оба не достигли земли. Эрнир повернулся к близнецу.
– Ночь станет плащом. Это звучит глупо, знаю, но так и будет. Я стану ночью и днем, рассветом и закатом. Сорэн, я видел, что он дает, это восхитительно, необъяснимо. Это туманная тьма и тысячи звезд, это дороги. Закат – всего лишь слабый отблеск того, что можно получить, если заключить договор со смертью и перестать ее страшиться. Закат – это клетка для Хранителей, а я пойду по звездным дорогам, выберу, куда уходить и кем возвращаться.
Сорэн запрокинул голову, глядя на предрассветные звезды.
"А звезда упала сегодня. Если бы ты когда-нибудь читал по ним, то знал, что сегодня закатилась наша с тобой звезда, мы ведь оба умрем, и нет победы над смертью. Только тьма, которую ты принесешь этой семье, и я не смею вмешиваться, потому что все давно решено. Я верил в то, что Ветер изменит судьбу, потому что, в отличие от меня, ты не постоянен, ты дерзок, ты готов ломать все законы. И ты сломал, но не те... Может быть, другим Хранителям повезет, и они не будут идти по той дороге, что написана звездами".
Они дошли до открытой площадки. На плитах были вычерчены идеальные символы, четыре столба, стихии.
– Видишь? – В голосе Эрнира торжество. – Я все рассчитал, осталось несколько минут, взойдет солнце, и первый луч упадет именно сюда, – рука указала в центр.
Камни под ногами Сорэна недовольно гудели, они не хотели того, что собирался делать Хранитель Ветра. Не хотели, чтобы в силу Четверых вмешивалась чужая сила, та, с которой потомкам было запрещено связываться.
– Я не позволю, Эрнир... – Оружие не нужно тем, у кого есть сила.
Черные глаза на миг стали прозрачно-голубыми.
– Знаю, но ты увидишь, как я это сделаю.
Они ударили одновременно, скалы и ветер. Когда они соединяли стихии, танец превращался в силу и приносил разрушение. Но Ветер, какой же он был быстрый, когда ему это нужно... Грудь Сорэна обожгло болью, прежде чем колени почувствовали холод плит. Эрнир был уже посередине, и кровь с ножа капала на знаки. А потом пришла тьма, черная, как песчаная буря ночью, плотная, как одежды, чужая и холодная.
– Эрнир?
– Прости Сорэн, но мне это нужно.
А Боги не замечали, не видели они, как на плиты ступил тот, кого люди называли Повелителем Ночи, и как черный туман окутал стоящего на колене мужчину. Только когда ветер стал тяжелым, когда лошади и верблюды шарахались при виде Эрнира, а наложницы боялись смотреть в его глаза, когда маленькая эвро, плача, заламывала руки в ночном холоде пустыни, обратил Анэм внимание на своего Хранителя, и понял, что наделал его потомок.
В пустыне не было караванщиков, и не было стражей, давно не ждал атаки прекраснейший город, охраняемый джиннами Ар-Дайера. Никто не видел, как из огненного марева вышел огромного роста мужчина с огненно-красными волосами, ни у одного живущего не было таких волос. Он шел к городу, утопающему в закатном солнце, обреченному городу, который не знал, какую цену заплатят его жители за то, что по его улицам ходил мужчина, владеющий силой Повелителя Ночи. Аджиаро остановился у ворот, ожидая, когда солнце почти опустится за горизонт, последние лучи, самые яркие, окрасили дома, и город сотрясся от ужаса. Огненная волна затопила улицы, Повелитель Молний стоял и смотрел, как танцуют астэры, сжигая всех, кто оказался на их пути. И эвро из восьми концов света пришли на танец, все, кроме одной. Белые стены сначала почернели, а потом совершенно исчезли, никогда не было лавы посреди пустыни, и никогда еще люди не видели одного из Повелителей. Эрнир пытался сбежать, бросив все, пытался вырваться из города, но Аджиаро оказался прямо перед ним, и огненная волна накрыла и его. Из него вырывали силу, и тело горело, то, что убивало других за секунды, заставляло его чувствовать, как каждая капля прожигает тело.
“Я бессмертен, я не могу умереть. Не могу!”
И смеялся Аджиаро, глядя на полыхающее пламя. Перед ним корчился обугленный скелет, пока на месте, где он стоял, не появилась черная плита. Застывшее пламя с душой Эрнира Ар-Дайеры.
И начался круг Молний.
И дал Повелитель Ночи Эрниру Ар-Дайера бессмертие и возможность увидеть приход потомков, но душа его была навеки прикована к плите. Проклятый город стал призраком, в котором отныне царствовал Эрнир, и плита лежала в замке на скалах далеко на севере Лигурии. Проклятием стал Эрнир для семьи Ардэра по желанию Аджиаро. Как и прежде, в каждом поколении рождались потомки Четверых Богов, и каждого из них призывала тень Эрнира отречься от Заката и прийти к нему. Кто-то отказывался, кто-то соглашался, и по прошествии пяти сотен лет у Эрнира набрались свои спутники. Звездой, увенчавшей его победу, был последний круг Скал. Он смог забрать почти всех Хранителей, родившихся за двести лет, в этом круге. Семья Ардэра заключила договор с врагом четверых Ажи-Дахакой. От последних хранителей скрывались летописи семьи, скрывалась правда о том, что любой Хранитель, убивший другого потомка, становится проклятым, и душа его оказывается в призрачном Аль-Зейнаб, где ныне властвовала тень Эрнира.
А Сорэн смотрел из Заката, как все, о чем говорил его брат, сбывалось. Он видел, как потомки отрекаются от Богов и нарушают законы в поисках большей силы, как их души уходят к Эрниру и становятся серыми тенями, населяющими замок. Тот замок, что он видел в своих снах в последние годы жизни. И каждый уходящий усиливал того, кому отдал себя Эрнир. Он смотрел, как молчат Боги, позволяя потомкам убивать друг друга, и как замок на скалах утопает в крови и ненависти век за веком. Как спутники Эрнира оставляют раны на живых. И видел, как отвернулись слепые Боги от своих потомков, и пришел Хранитель Скал, который отдал себя синеглазым и открыл границу. Он видел Хранительницу Пламени, в чьей крови были огонь и лед, и смотрел, как годами сопротивлялась она мертвенному холоду Эрнира, пока, выбирая между душой и жизнью брата, не нарушила священный закон, убив свою мать. И был Ветер, нарушавший правила, так похожий и непохожий на его брата, и у пламени с ветром родился сын, сильнейший с момента основания древнего рода ребенок с глазами неба, сердцем волн и силой ветра. Но не было ледяных ступеней, и не было города с падающими звездами. Эрнир и тут оказался прав: потомки не стали искать замерзшие водопады и не хотели ничего менять. Проклятый круг, начатый в Аль-Зейнаб, закончился на палубе корабля, когда Хранитель Ветра покарал Хранителя Скал, а пламя из огненного превратилось в золотое и погасло, и на его месте остался только лед.
И Сорэн понимал, что слова Эрнира оказались правдой, и их история не закончилась счастливо.
И с тех пор не рождалось в семье Ардэра близнецов, ибо, родившись, один хотел забрать силу у другого. И летописи семьи вычеркнули их историю, пока маленькая хранительница Пламени не увидела ее в своих снах. И не написала, что нет ни между живущими, ни между мертвыми сильнее связи, чем кровь, связывающая каждого Ар-Дайера. И нет проклятия страшнее для владеющего силой, чем смерть от руки своей крови.